Пятница, 17.05.2024, 00:47
Приветствую Вас Гость
Главная | Регистрация | Вход
Мой сайт
Главная » 2010 » Май » 26 » Специальное предложение. Книга первая. Вопросы. Чертик из шкатулки.
04:52
Специальное предложение. Книга первая. Вопросы. Чертик из шкатулки.
Разумеется, фирма веников не вяжет, я ответно блистала своим безукоризненным английским и демонстрировала зубы от знакомого стоматолога, задавая себе поочередно два вопроса: не слышит ли этот чертов японец бурчания в моем желудке, и когда же этот чертов японец тихо испарится.


1

Чертик из шкатулки


На выставке мне выпал долгожданный шанс в виде невысокого крепыша японского разлива по имени Эдзи Омесада.

Компания, в которой я трудилась, успешно пиарила бизнес-образование, регулярно получая за свою рекламную деятельность от заинтересованных коммерческих вузов щедрые вливания как в российских дензнаках, так и в более твердой валюте. Наконец-то, после нескольких лет мытарств без ощутимого гроша в кармане, жизнь стала казаться мне прекрасной и даже не лишенной некоторого смысла.

Убедившись в собственной платежеспособности, я решительно собрала манатки и быстренько съехала с квартиры своего спонсора, владельца типографии, невысокого нервного толстячка, с юношеских лет задавленного комплексом Наполеона. «Еще на коленях приползешь!» - бросил он мне на прощание, добавив пару нелестных эпитетов в мой адрес по поводу того, как и при каких обстоятельствах меня зачали мои родители.

Обижаться бессмысленно. В принципе, он прав. Я действительно жила с ним только ради его добровольного желания обеспечить мои не самые высокие, между прочим, жизненные запросы. Ему суждено было стать лишь последним из многих. Для восстановления душевного равновесия достаточно было осознания того факта, что я никогда не порхала с одного папика на другого. От всех своих папиков я всегда уходила в голодное существование поджарой суетливой дворняжки, мечтающей получить миску-самобранку и золотую медаль за экстерьер.

Рассудительная Рузанка горячо одобрила мое решение и, помогая сначала загружать чемоданы в такси, а потом – выгружать их из машины, приговаривала:

- Хватит размениваться на комплексующих идиотов, Настька.

- Если они – идиоты, то почему – такие богатые? - вздохнула я.

- Нашла богатых! – фыркнула Рузанка, - Можно подумать, у твоих ног был весь Газпром!

- С Газпромом у меня почему-то не сложилось.

- Какое счастье для Газпрома! Ты на сегодняшний момент даже в нем не нуждаешься, зато стоит тебе только бросить взгляд…

- И что будет?

- А будет то, что ума и сил тебе не занимать, но всех денег не заработаешь.

- Жаль.

- Ничего не жаль. Включай сердце. Это пойдет тебе на пользу. Вокруг полно приличных людей, готовых ради тебя на красивые безумства.

- Я – очень приличный человек, - заметил таксист, получая от меня деньги.

- Ага, разбежалась уже, - я пересчитала оставшуюся наличность, - Насколько я знаю, приличные люди очень дорого обходятся. Просто сплю и вижу, как моя самостоятельность разлетается вдребезги из-за какого-нибудь нищего придурка, по убогости воображения возомнившего себя приличным человеком.

- Пролетаю, значит, - философски резюмировал таксист.

- Как фанера.

- Настька! – сделала большие глаза шокированная Ру. Ей было за меня неудобно.

- Да уже сколько лет – Настька. И еще столько же не забуду, из какого дерьма вылезла…

- Честь тебе и хвала, - снова фыркнула Рузанка, - А все-таки попытайся влюбиться. Это полезно для здоровья.

- Только после вас, - пообещала я.

Cама Рузанка влюбляться не торопилась, так что у меня оставалось еще время насладиться всеми прелестями самостоятельности.

В компании, куда я попала после длинной череды собеседований, по достоинству оценили мои дизайнерские проекты и прозрачно намекнули, что рассчитывают на мое мастерство, которое будет оплачиваться прямо пропорционально его неуклонному росту.

Единственный минус: начальство считало не обязательным хоть как-то решать вопрос о питании сотрудников во время выставок. Предполагалось по умолчанию, что ради идеи полезно поголодать – просветляются мозги. У кого они есть, разумеется. Поэтому все мы дружно делали вид, будто сидим на строгих диетах.

На выставке крутилось много специалистов, желающих задорого продать себя фирме посолидней, но, верная себе, я упрямо высматривала в толпе гражданина Соединенных Штатов Америки, которого можно было бы насмерть сразить неземной красотой и искрящимся интеллектом. Мне не терпелось отправиться в землю обетованную, и на все алчные взоры импортных хэдхантеров я отвечала такой многообещающей улыбкой, что они на какое-то время забывали, зачем вообще сюда пришли.

Но почему-то ни один из них не спешил оценивать именно мой IQ.

Эдзи появился, когда я не выдержала и отправилась в бар для того, чтобы схрумкать дорогущий бутерброд с осетриной и выпить сока. Одетый с иголочки, чистенький, невыносимо вежливый японец возник перед стендом и стал настырно терзать мой мозг длинными учтивыми вопросами, а глаза – улыбкой, которая безумно раздражала. Разумеется, фирма веников не вяжет, я ответно блистала своим безукоризненным английским и демонстрировала зубы от знакомого стоматолога, задавая себе поочередно два вопроса: не слышит ли этот чертов японец бурчания в моем желудке, и когда же этот чертов японец тихо испарится.

Утолив неуемное любопытство, чертов японец тихо испарился. Чтобы снова материализоваться в баре – именно тогда, когда я торопливо заглатывала подсохшую корочку хлеба с осетриной.

Он галантно пожелал мне приятного аппетита, на что я, пропихнув недожеванный бутерброд в глубины моего организма, прохрипела по-русски, изобразив самую любезную улыбку:

- А не пойти ли тебе куда-нибудь погулять, камикадзе фигов…

- Может, погуляем вместе? – с готовностью спросил на хорошем русском языке фигов камикадзе.

То ли от неожиданности, то ли звезды в тот день неудачно на небе сошлись, но я подавилась.

Как может выглядеть человек, которому корочка хлеба перекрыла кислород? Выпученные глаза, вываленный язык, безуспешные свистящие попытки не то вдохнуть, не то выдохнуть, слюни, сопли, слезы…

К чести Эдзи, он не испугался, хотя в данный момент я вряд ли была привлекательней пекинеса моей квартирной хозяйки. (Отвратительная злобная шавка. Я имею в виду собаку.) Если бы Эдзи тогда потерял ко мне всякий интерес, многого не случилось бы в моей жизни. Однако причина, заставившая его спасти мне в тот раз жизнь, была слишком уважительной.

По всем правилам оказания первой помощи он перехватил меня за талию (какое счастье, что она у меня есть!), ловко, но неприлично согнул пополам – так, что я, если бы вообще могла что-то видеть в тот момент, то лицезрела бы его начищенные ботинки, и несколько раз довольно ощутимо хлопнул меня между лопаток. Не помогло. Тогда он, расположившись за моей спиной, просто резко сжал в своих объятиях мой желудок. И откуда в невысоком японце столько силы? Не иначе – гири тягает…

Корочка хлеба, застрявшая в горле, раздумала меня убивать.

В блузке, залитой апельсиновым соком, заплаканная, обессиленная, перемазанная собственной губной помадой, сдавленно хрипящая слова благодарности – у любого нормального мужчины я не могла вызвать ничего, кроме жалости. Но у Эдзи были свои соображения на этот счет.

Разумеется, я дала ему свою визитку. Почему же не дать? Где я еще найду японца, готового безвозмездно спасать меня от удушья?

К моему ликованию, он позвонил.

Рузанка, поразмыслив, неуверенно, но все-таки одобрила появление японца:

- Ты его любишь? – спросила она.

- А ты разве играешь на скрипке? – ответила я вопросом на вопрос.

- Нет, - удивилась Рузанка, - А что?

- Но игру талантливого скрипача любишь послушать?

- Разумеется. А при чем здесь это?

- Способность любить – это, по-моему, такой же редкий дар, как и талант скрипача. Чужое счастье меня окрыляет не меньше, чем скрипичный концерт Вивальди в великолепном, но не моем исполнении.

- Эдзи Омесада – очередная ступенька? – нахмурилась Ру.

- Если не врать – то да.

- Ты разве можешь не врать… Ладно, черт с тобой. Здесь, в столице, вялый мужской спрос и так дико задавлен активным женским предложением. Не стоит упускать шанс проявить себя в полной красоте и быть при этом по достоинству оцененной, может быть, неглупым человеком.

- Глупых японцев не бывает, - согласилась я.

- Не забывай: восток – дело тонкое. Но если он хоть немножко похож на Дзюнъитиро Коидзуми, то, считай, жизнь твоя удалась.

- А это кто? И как ты эти жуткие имена запоминаешь…

- Это премьер-министр Японии, балда, - обиделась за Дзюнъитиро Коидзуми Рузанка, - А памятью и тебя бог не обидел, не прибедняйся.

- А, по-моему, что японская мама, что японский городовой – они все на одно лицо, - ляпнула я.

- Дура ты набитая, Настька! У Коидзуми такая благородная внешность! Волосы, глаза…

- Обычные японские глаза. Раскосые. У меня красивее.

- Умные у него глаза! И с мозгами у него, в отличие от тебя, все в порядке.

- А что это ты мои мозги под плинтус загоняешь? – обиделась я, - Я, между прочим, кретинкой никогда не была.

- Но ты никогда не была и не будешь премьер-министром Японии, - развела руками подруга.

- Эдзи, скорее всего, тоже.

- Вот и подумай об этом на досуге.

- Хочешь, чтобы я занялась настоящим делом и нашла хорошего парня, который был бы достоин меня? Составь список одиноких премьер-министров, – скромно предложила я, - Впрочем, неженатые монархи даже лучше. Их деятельность, по крайней мере, не ограничена капризами электората.

- Не лопни!

Несколько слов о Рузанне.

Она оказалась единственной из одноклассников, кто не дразнил и не задирал меня ежесекундно по поводу моих родителей и моей активно прущей во все стороны рыжины. Может быть, сыграло роль то обстоятельство, что Рузанкина мама – преподавательница английского языка – интуитивно почувствовала во мне не только прилежную ученицу, но и человека, твердо решившего сделать английский своим вторым родным языком. Во всяком случае, хоть звезд с небес я не хватала, но была упорна и упряма и обладала известной долей ловкости. Учителя относились ко мне неплохо, и аттестат я получила вполне приличный, чтобы с ним можно было показаться где-нибудь еще, кроме нашей географической дыры.

Разумеется, никакого семейного совета по поводу окончания мной школы быть не могло, поэтому Рузанка любезно согласилась получить на выпускном вечере этот самый аттестат за меня.

А что мне там было делать – без декольтированного выпускного платья, итальянских туфель на высоченном каблуке и парня, влюбленного в меня до одури? Точка зрения пацанов нашего городка не совпадала с точкой зрения Рузанкиной мамы: по мнению сверстников (и Рузанкиного родного братца), я была бесперспективной веснушчатой мышью.

Мне удалось перехватить подругу ранним утром, когда она в компании теперь уже бывших одноклассников возвращалась с выпускного бала. Осторожный стук каблучков по разбитому еще при советской власти асфальту, шелесты фривольных шепотков и следовавшие за ним взрывы усталого смеха, позвякивание маленьких колокольчиков, прикрепленных к атласным лентам, которые символизировали, видимо, окончательное завершение голопузого детства и вступление во взрослую жизнь, - меня это не растрогало. Собственное детство я давно скомкала и выбросила.

- Ру! – позвала я, приоткрыв калитку и надеясь, что остальные, хотя бы из великодушия, сделают вид, что не заметили меня.

Надежду тут же пришлось спешно хоронить.

- О! Кого я вижу! На свет выползли рыжие и конопатые! - главный пожиратель девичьих сердец Димон Тараскин ради подвернувшегося случая привычно блеснуть остроумием немного убавил шаг и насмешливо уставился на меня своими большими синими глазами. Он был уверен, что остальные не пройдут мимо возможности беззаботно похохмить на мой счет, и оказался как всегда прав, – Прикинь, мы уже и позабыли, что на свете существует глупость и уродство.
- Чаще глядись в зеркало, - предложила я ему, ощущая, как меня охватывает бешенство. Все чувства мгновенно обострились, и мне пришлось приложить усилие и взять себя в руки, чтобы не дать воли собственным бурным эмоциям.

Не очень богатый жизненный опыт научил банальной истине: как только даже сильный человек теряет самоконтроль, переставая руководствоваться разумом и попадая во власть собственных чувств, он становится беззащитным перед самой ничтожной попыткой оттолкнуть, опрокинуть его, сломать.

Нет ничего хуже, чем позволить почувствовать себя жалкой. Это значит – заранее признать поражение.

Не дождетесь. Я умнее, сильнее и талантливее вас всех, вместе взятых.

Толпа ровесников, цвет и будущее маленького заспанного N-ска, лениво расстреливала меня равнодушными взглядами сытых василисков, а я, стараясь не потерять самообладания, привычно фиксировала и запоминала каждый жест и каждый поворот головы, слышала и анализировала все, что шепталось, шаркалось и позвякивало. Где-то на уровне подсознания шла автоматическая работа по сортировке движений и звуков на существенные и незначительные. В этом состоянии я с легкостью могла бы, наверное, увернуться от пущенной в меня пули. Инстинкты всегда спасительны для тех, кто доверяется им.

- Тебе я такой же совет дать не могу, - Димон насмешливо оглядел меня, и уточнил:

- Из жалости.

- Не разбрасывайся жалостью, самопальный Казанова, про запас оставь немного.

- Это для чего же?

- Тебя пожалеть будет некому, когда однажды глупость и уродство вдруг да напомнят о своем существовании, - слова давались мне трудно, обжигали горло, а губы наверняка безобразно кривились, выплевывая их.

- Будет весело, - равнодушно хмыкнул Димон, отворачиваясь от меня и ускоряя шаг.

В тот момент я могла бы с закрытыми глазами нарисовать его.

- Будет больно, - моего шепота он не услышал.

Недовольная Рузанка поспешно затолкала меня во двор, прикрыв за собой покосившуюся скрипучую калитку.

- Ну, чего ты с дураком связываешься? – на каждом шагу проваливаясь тонкими каблучками в песок, она быстро пошла по дорожке, ведущей в сад за домом, а я безвольно поплелась следом, - Столько лет молчала, а теперь решила выяснить отношения? С какого полоума митинговать потянуло?

- Когда-то же надо и мне высказаться, - буркнула я, чувствуя, как медленно проходит онемение лицевых мышц, - Почему – не сегодня? Не скоро теперь с ним увидимся…

- А что так? – поинтересовалась Ру, усаживаясь на скамейку, оставшуюся от беседки, которую когда-то очень давно, в лучшей жизни, сколотил под черешней мой ныне покойный дед Чеда, - Насколько я знаю, Димон в монастырь не собирается. Что ты собралась делать?

Она скинула туфли и, зажмурившись, с нескрываемым блаженством пошевелила уставшими пальцами ног, после чего достала из сумочки и протянула мне тонкую книжечку аттестата.

Лишь тот, кто родился и вырос в маленьких, затерянных степных городках, страдающих от зноя, отсутствия приличных дорог и хронической безработицы, поймет смысл вопроса.

- Я линяю отсюда, - твердо заявила я, сев рядом и раскрыв аттестат.

В нем было на что полюбоваться. На особые знания по физике и химии я никогда не претендовала, мозги у меня были сконструированы, видимо, как-то иначе, поэтому школьную программу по этим двум предметам я усвоила не выше, чем на «четверку». Напротив остальных предметов стояло гордое «отлично».

Особых иллюзий по поводу оценки собственных знаний относительно уровня столичных высших учебных заведений я не питала, но настроена была очень решительно.

- Куда это ты собралась? – у Рузанки удивленно округлились сонные глаза.

- Туда же, куда и ты – в Москву.

Подруга поперхнулась на зевке:

- В Москву?

- А что, мордой не вышла?

С терраски послышался сиплый голос отца:

- Настька, мать твою, ты с кем трындишь в такую рань? Или совсем спать не ложилась? Одно блядство в голове… куры орут, или в уши репья натолкала?

- Твоя морда ничуть не хуже других, - прошептала Ру, с опаской глянув в сторону терраски, - Но Москва…

- Понимаю, - перешла я моментально на английский, - Не очень оригинально. Но таков единственный шанс вырваться из этой жизни.

- Чтобы уехать отсюда и жить в Штатах? – ее английскому можно было только позавидовать.

Я подозрительно глянула на Рузанку: не смеется ли она над моей детской мечтой? Подруга даже не улыбалась. Лицо ее было скорее печальным.

- Как ты себе это представляешь? Где ты возьмешь деньги? – спросила она.

- Самый сложный вопрос, - поморщилась я, - У меня ничего нет на продажу, кроме самой себя, но в нашем захолустье приличного покупателя днем с огнем не найдешь. А воровать не хочется. Знаешь, твой отец подходил ко мне и интересовался, какие у меня планы, - Рузанна с удивлением перевела взгляд с терраски, откуда все еще слышалась сонная брань, на меня, - Не подумай ничего плохого, я также не имею видов на него, как и он – на меня. Просто у тебя очень хороший отец, - неприкрытая зависть в моем голосе заставила Ру потупить взгляд, - Он даже предложил мне поработать у него, хотя бы первое время. Но я объяснила, что не хочу терять время, и он согласился. Мы с ним все просчитали и прикинули. Получается, что он может безболезненно для вашего семейного бюджета одолжить мне некоторую сумму и даже согласен подождать год-полтора, пока я не начну ее возвращать. Ты же знаешь, что я верну…

- Настька, ты нигде не пропадешь.

Я и не пропала.

Как мне удалось поступить в один из расплодившихся в Москве университетов – к делу не относится. Самый первый папик, лет пятидесяти, но еще активно молодящийся,некоторое время по собственной инициативе держал меня на плаву, предоставив крышу над головой и кое-какие средства для прокорма. Строго законспирированный извращенец, он получал невероятное физическое удовольствие от моей женской неопытности, тогда как я, кроме удовлетворения его плотских потребностей и посещения лекций по межкультурным коммуникациям, зубрила наизусть идиотские статьи, напечатанные в дамских глянцевых журналах, училась уверенно ходить на каблуках, красиво курить тонкие ментоловые сигаретки, умело пользоваться косметикой, а главное – ожесточенно вытравляла из своей речи гэкающий южный говорок.

И, как только выпала такая возможность, избавилась от веснушек.


…Эдзи Омесада начал за мной ухаживать. Я не посвящала его в рыцари имени меня ударом катаны по плечу. Я вообще понятия не имела, как ухаживают за девушками японцы. Все мои знания об истории этой страны ограничивались самураями, харакирями, сиппуками, гейшами, сенсеями и сегунами, что, согласитесь, ко мне вообще имело весьма далекое отношение. А модный японский эскапизм в виде различных мураками, анимэ и суши-барами с караоке – то, что отгораживает нас от неэстетичной современности – благополучно существовал сам по себе, не задевая мое насквозь прагматичное сознание.

С его стороны не было ни шикарных ресторанов, ни норковых шубок, ни бриллиантов, ни приемов в японском посольстве. А были как до мелочей продуманные свидания, стремительно перешедшие в разряд пылких интимных встреч, так и деловые поездки в компании с предупредительным юристом, который вежливо, но настойчиво подпихивал мне многочисленные справки, доверенности и договоры купли-продажи, которые я должна была подписывать.

Когда мне было предложено сделать это первый раз, Эдзи объяснил:

- Я – бизнесмен. Что это такое – тебе объяснять не надо. Нам ведь необходимы деньги, большие деньги, о’дзё, а здесь, в Москве, только ладони подставляй! Разве тебе не хочется стать богатой?

- Честно?

- Да, честно?

- Очень хочется.

- Тогда давай согласованно действовать в этом направлении.

- Давай. А когда мы разбогатеем, ты увезешь меня в свою Японию? – живо поинтересовалась я.

Эдзи рассмеялся, хоть и не зло, но все-таки обидно. После чего предложил мне не морочиться с изучением японского, хватит с него моего английского, а с меня – его русского. Тем более, ни в какой такой сказочной Японии мне вообще в перспективе не бывать. Потому что уже несколько лет он живет – надо же! – в Нью-Йорке. И впредь предпочитает обитать именно там.

- Значит, никакой Фудзиямы? – обрадовалась я. Для меня громада Эмпайр Стейт Билдинг могла заменить любую, даже самую легендарную вершину.

О, как хотелось в Америку! Я была готова следовать за ним хоть в Ашленд, штат Канзас. Лишь бы уехать отсюда. Так что Нью-Йорк, как потенциальное место жительства, меня вполне устраивал.
И дело было не в моей природной легкомысленности, хотя с первого взгляда причина виделась именно в ней. Рузанка, знавшая меня лучше других, понимала, что, не просчитав ситуацию на три шага вперед, я вряд ли вообще двинусь с места.

Помнится, мы отмечали на моей кухне День Свободной России.

- Ты так безоговорочно доверяешь Эдзи? – поинтересовалась она, дождавшись когда мистер Омесада вышел покурить с ее тогдашним кавалером, то ли свободным художником, то ли начинающим бандитом, - Твой Омесада такой вежливый и такой деловой… Но он прячет глаза и на Дзюнъитиро Коидзуми все-таки не похож. И, кстати, ты видела, что у него с рукой?

Видимо, именно на кафедре истории и культуры Японии Института Стран Азии и Африки благородный образ японского премьер-министра так глубоко проник в ее душу.

- Внешность премьер-министра Японии – единственный критерий, по которому ты судишь о порядочности человека? – я потянулась за рюмкой ликера baileys, - А половину мизинца он потерял еще в детстве. Рубанул по пальцу так, что сохранить фалангу не удалось.

- И ты веришь этому вранью?

- А почему нет? Мне приходится верить в его вранье, чтобы он поверил в мое. Ты – человек творчеcкий, любовь-морковь и все такое, а мне-то хорошо известно, что тем, кто боится действовать быстро и жестко, в любом бизнесе делать нечего.

- Ты уволилась с работы, чтобы успешнее проворачивать ваши подозрительные сделки? Какие-то цементные заводы, какие строительные компании… Настя, вдруг это что-то криминальное?

- Ты же сама рассказывала, насколько японцы законопослушны… - ликер мне хотелось закусить соленым огурцом, но я сдержала порыв.

- Якудза, между прочим, состоит исключительно из японцев, - в вопросах востоковедения Ру вполне резонно могла считать себя авторитетом. Но мне всегда казалось, что в людях я все-таки разбираюсь лучше, чем она – в манерной поэзии какой-нибудь скучающей императорской наложницы из покрытого лохматым мохом века.

- Даже если это и так… Пусть – криминальное. На совести у твоего художника-бандита наверняка гораздо больше грехов, чем у всей якудзы, ты же не заморачиваешься по этому поводу. Налить тебе ликера?

- Налей, - кивнула Ру, и тут же возразила:

- Но я же не собираюсь замуж.

- Не заставляй меня жалеть о том, что я посвятила тебя в кое-какие подробности, Ру, - приторный ликер никогда не входил в число моих любимых напитков, но шампанского больше не было, - Эти сделки не пошатнут моего благополучия. Мое участие в них – лишь вынужденная формальность, обусловленная нашими бюрократическими российскими законами.

- Хорошо, если ты в этом так уверена, - baileys Рузанке нравился, а вот от Эдзи она была в меньшем восторге.

- Иначе и быть не может, - надеюсь, она не заметила, как дрогнул мой голос, - Но этот шанс я рассматриваю как Специальное Предложение.

- Это что-то из твоих рекламных маневров?

- Существуют маркетинговые акции, лотереи, конкурсы, актуальные скидки. А есть специальное предложение, когда два товара идут по цене одного. Или предполагаются особые условия сотрудничества.

- Если я правильно понимаю, тебя устраивает и цена товара, и условия сотрудничества.

- Ты, как всегда, правильно понимаешь.

- А что будет потом? Что случится с тобой в Нью-Йорке?

- Не беспокойся, Ру. Наш убитый городок гораздо дальше от Москвы, чем Москва – от Нью-Йорка. Если я смогла выжить и преуспеть здесь, то Манхэттен – просто жареные семечки. С грин-картой не повезло, пришлось подступить к проблеме с другой стороны. Теперь бы добраться туда, а работа меня найдет, - я сделала еще один маленький глоточек молочно-белой сладкой гадости и скривилась, - Как ты это пьешь? Да еще в таких количествах...

- А если Эдзи тебя обманет?

Меня разобрал смех:

- И что? Ты хоть понимаешь, что отнять у меня, по сути, нечего? Если на имя Анастасии Слатич что-то приобретается – я этому не собираюсь препятствовать. Пусть это все у меня потом кто-то отберет. Если такова плата за возможность оказаться в Штатах, то она вовсе не кажется чрезмерно высокой. Все, что нужно, я добуду себе сама.

- Ты крепко уцепилась за свой шанс, - в голосе Ру мне послышалась тревога, - Но отобрать можно не только недвижимость.

- Моя жизнь еще не имеет той цены, которая заставила бы киллера взяться за оружие.

Мне очень хотелось верить, что дело обстоит именно так.

- Цены в Москве растут на все, а твой бультерьерский прикус больше всего на руку именно Эдзи, - прозорливо заметила Ру, - Но не забудь вовремя разжать зубы, подруга.

- Моя интуиция меня пока что не подводила, - поспешила я заверить Рузанку, - Никаких дарственных бумаг и никаких завещаний я не подписывала, к тому же Эдзи уверен, что претензий по поводу приобретенных фирм, компаний и объектов я предъявлять не стану. Чего же бояться?

- Может, ты нужна ему не только для этого, - упрямо гнула свое Рузанка.

- Для чего женщина обычно бывает нужна мужчине – я в общих чертах представляю, – чертов ликер липко размазывался по языку и никак не хотел глотаться.

- Твоя прагматичность однажды сыграет с тобой очень злую шутку.

Никто, кроме Рузанки, не умел так изящно держать рюмку. Впрочем, она все на свете делала изящно.

Может быть, именно поэтому я тогда разозлилась.

- Мне и так всегда за все приходилось платить втридорога, подруга.

- Потому что ты хочешь всё и сразу.

- У меня нет больше времени ждать, организм стремительно стареет. И где взять надежный тыл, где я могла бы отсидеться в ожидании принца на белом «мерседесе»!

- И поэтому ты бросаешься в атаку? Ладно, Настька, не сердись, мне нечему учить тебя. Но, пожалуйста, будь осторожнее. И помни, что у тебя всегда есть я. Может быть, это и есть – тот самый тыл.

- Сапер, идущий по минному полю, не так осторожен…

Однако я не признавалась ей, что, несмотря на всю самоуверенность весь мой апломб, две загадки все-таки время от времени встряхивали мое сознание: зачем в Нью-Йорке японцу русская девушка, и зачем русской девушке в Нью-Йорке – японец? Согласна, второй вопрос был несколько преждевременным, но я всегда отличалась неуемной фантазией, которая частенько уводила меня если не далеко вперед, то уж далеко в сторону – это точно.

Именно эти вопросы я суеверно держала при себе, боясь вспугнуть фортуну, которая наконец-то разворачивалась ко мне если не лицом, то хотя бы боком.

Мы с Эдзи бродили по Нескучному Саду, и он рассказывал про Нью-Йорк так, что у меня дыхание захватывало.

- В Нью-Йорке у тебя все должно сложиться очень хорошо, Настя, - заглядывая мне в глаза, убеждал он, не позволяя поселиться в моей душе сомнениям, - Ты даже не представляешь себе, что это за сумасшедший город. Ты и он, дискета и системный блок – вы великолепно подходите друг другу. И не беспокойся насчет работы. Мы найдем, чем занять твой досуг, чтобы у тебя не было времени на скуку.

- Мы?

- В Нью-Йорке я не один, о’дзё…

- У тебя там много родственников?

- Можно считать и так.

- И что же, мы должны будем навещать их всех по выходным дням? – ужаснулась я перспективе.

- Обещаю тебя оградить от всех моих родных и близких, - торжественно пообещал Эдзи, чем окончательно расположил меня к себе.

Несмотря на то, что в его карих азиатских глазах иногда проглядывало раздражение, а на словах он бывал порой крайне жесток, Эдзи казался неплохим парнем. Просто я не любила его. Просто я вообще тогда никого не любила. Даже себя.

- Почему вы не поженитесь в Москве? – дулась Ру, - Я хотела бы повеселиться на вашей свадьбе.

- Есть такая штука, называется «виза невесты», - пришлось мне объяснять подруге, – При правильном и умелом обращении с ней мой въезд в Соединенные Штаты Америки получится легким и приятным, и у тупоголовых чиновников миграционных служб не возникнет лишних вопросов по поводу законности брака, заключенного в самой демократической стране.

- Ты точно знаешь, что это так?

- Так сказал Эдзи…

- Ах, так сказал Эдзи! – скривила губки Ру.

- Ты считаешь меня совсем тупой, да? Я справлялась в нескольких фирмах, занимающихся организацией выезда страждущих российских невест к своим забугорным женихам. Все юристы подтвердили эту точку зрения. Эдзи не врет.

Через несколько дней после этого разговора Эдзи вдруг предложил прокатиться с ним в Турцию, и мы на две недели зависли в Бодруме. А когда вернулись, меня огорошило известие, что я уже дней десять как круглая сирота – в родительском доме случился страшный пожар, который почему-то не удалось погасить, пока не выгорело абсолютно все. Мама и отец погибли.

Потрясение было. А вот горя я не чувствовала.

- Поедешь? – только и спросила Рузанка.

- Не знаю.

Как-то это было очень несвоевременно…

- Хоть на могилу сходишь, - попыталась убедить меня Ру, - Отец все сделал, как надо, не беспокойся. Их отпели и похоронили как достойных людей. Только дома у тебя там больше нет.

- Не могу сейчас, - сжала я зубы, - Отцу твоему поклон. Я ему позвоню, сама поблагодарю. А приеду позже. Сейчас слишком много дел на мне завязано.

- Деловые вы…

А потом Эдзи очень стремительно собрался и уехал, пообещав непременно вернуться, чтобы окончательно забрать меня с собой в Страну Обетованную.

- Пожалуйста, постарайся доделать все наши дела, о’дзё, и никуда не уезжай из Москвы, - попросил он, прощаясь со мной в Шереметьево-2, - Тебе придется испытать кое-какие неудобства, но это явление временное, и оно не должно тебя пугать. Не предпринимай ничего самостоятельно, жди моего возвращения. Внимательно слушай, что будет тебе говорить мой юрист, выполняй его указания и ни о чем больше не беспокойся.

Побеспокоиться все же пришлось. Оформление многочисленных бумаг стало непрекращающимся кошмаром. Я действительно ни в чем не нуждалась, но необходимость съезжать с квартиры на квартиру, из гостиницы в гостиницу очень скоро стала напрягать.

Где-то у кого-то с кем-то срывались сделки, а цены на недвижимость в Москве начали расти так стремительно, что я не на шутку перепугалась и стала ходить по улицам, оглядываясь. Доходило до тихого помешательства. Когда я забегала в ГУМ, чтобы прикупить какую-нибудь шмотку, в мою голову вдруг стучалась шальная мысль: а не прогуливаюсь ли я сейчас по своему собственному магазину?

Оставалось уповать только на терпение.

Моя романтичная подруга мало верила в порядочность Эдзи, но он сильно удивил Рузанку, сдержав слово.

- Перелет беспосадочный и достаточно долгий. Ты хорошо будешь чувствовать себя в самолете? – деловито осведомился он, когда самая интимная часть нашей долгожданной встречи была завершена.

- Примерно так же, как сейчас, - лениво отмахнулась я.

- То есть, чтобы чувствовать себя комфортно в каком-нибудь «Боинге», тебе надо быть голой? – уточнил Эдзи, плавно проводя ладонью по моей спине. При всей его восточной жестокости он умел делать так, чтобы было приятно.

- Если ты владеешь собственным «Боингом» для полетов в супермаркет – то я ничего не имею против.

- Личный самолет обещать не могу. Зачем тебе вообще куда-то летать? – удивился он.

- Думаешь, меня не будет грызть ностальгия?

- Тебя? Не будет. Таких, как ты, ничего не грызет. Такие, как ты, не оглядываясь, уходят из собственного прошлого с высоко поднятой головой и чувствуют себя счастливыми только тогда, когда начинают обозревать окружающий мир с верхушки собственноручно выстроенной пирамиды материального благополучия.

- Разве не в этом смысл любого бизнеса? – мне показалось, что Эдзи иронизирует.

- Именно в этом, о-дзё, - подтвердил он, пряча усмешку.

Черт с ним. Пусть прячет. Мне бы только вырваться.

- Кстати, что у тебя там за бизнес? – поинтересовалась я, - Может, я на что сгожусь?

- Может, и сгодишься, - кивнул Эдзи, решительно стаскивая с меня одеяло…


…На решение всех необходимых формальностей ушло несколько месяцев. Рузанка помалкивала, ей было не до меня, у нее как раз начал развиваться очередной роман, и на остальные личные дела у нее не хватало ни времени, ни сил.

Немногочисленные приятельницы и бывшие коллеги наперебой желали мне счастья, а больше не от кого было ждать поздравлений. Я успела привыкнуть к частым сменам места жительства, так что переехать в другую страну мне представлялось таким же плевым делом, как расплатиться с хозяйкой однокомнатной квартиры в Чертаново и снять трехкомнатную – в Свиблово.

Накануне отлета я долго бродила в одиночестве по Москве, которая так и не стала мне родной. В душе ничего не ёкало, сердце не щемило, слезы не наворачивались на глаза, а значит, я ни секунды не сожалела, что навсегда покидаю этот дерьмовый город.

Вообще-то, есть в столице места, где временами я оттаивала. Это маленький зеленый пруд под стенами Новодевичьего монастыря. Особенно там хорошо мне бывало зимой, когда звуки огромного мегаполиса вязли и терялись волшебной занавеси из падающего снега.

Кусковский парк. Летом все там становится праздником: и пестрые ковры из живых цветов, и мраморные скульптуры богинь и героев, и сам дворец, и такой прохладный – в любую жару – грот, и даже белые платья невест, мелькающие в тени геометрического совершенства липовых аллей.

Сокольники – осенью, когда можно было бродить по дорожкам парка, загребая опавшие кленовые листья ногами.

Весной я любила бывать в Царицыно. Созерцание голубоватой дымки распускающихся листьев уносило меня в такие нематериальные дали, что всегда требовалось какое-то время для того, чтобы я могла, вновь научившись работать локтями, вернуться в беспощадную ежедневную сутолоку.

Расфуфыренный, шумный Арбат был мне неприятен, а вот бродить по тихим узеньким улочкам старой Москвы я обожала. Но в тот вечер шел дождь, я промокла и замерзла, настроение было поганым. Наплевать бы на все традиции, поскорее вернуться домой, выпить водки, забраться в постель и подремать в полной тишине и полной темноте.

Однако я бродила и бродила, не замечая людей, не глядя на дома, не задумываясь ни о чем.

Какое именно откровение я тогда хотела услышать и увидеть?

Рузанке я клятвенно пообещала пригласить ее в гости, что бы со мной ни случилось в Штатах, и как бы ни складывались обстоятельства моей тамошней жизни.

- Надеюсь, там тебя ждет долгая счастливая спокойная жизнь, и такая же долгая счастливая спокойная любовь, - неуверенно произнесла она в аэропорту на прощание, и поспешно добавила:

- Запомни: пока я жива – у тебя есть, куда вернуться.

Закусив нижнюю губу, которая вдруг почему-то задрожала, я заставила себя сказать ей в ответ какие-то вежливые слова. Очень внимательно глянув мне в глаза, она обняла меня и шепнула так, чтобы не слышал Эдзи:

- Пашка… ну, это мой новый бой-френд… Он почему-то очень интересовался твоим женихом. Я ему ни словечка не говорила, но он откуда-то знает о нем. Обещай, что будешь осторожной.

- Чтоб я сдохла, - поклялась я.

- С Пашкой я расстанусь, - поклялась Рузанка.

Из Шереметьево-2 рейсом DL-31 я вылетала, сидя у окошка рядом с Эдзи Омесада, будучи его официальной невестой. Несмотря на неизвестность, которая ждала меня за океаном, это обстоятельство должно было придавать мне уверенности, позволяя смотреть в собственное будущее с некоторым оптимизмом.

Я заставила себя забыть, что оптимист – это человек, не знающий всей правды.

Категория: Новости | Просмотров: 590 | Добавил: aquitthe | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Copyright MyCorp © 2024
Бесплатный хостинг uCoz